Господи! Сколько же сил и средств мы потратили зря! Сколько положили голов, сколько сгноили умов, сколько навешали орденов ради того, чтобы опередить Америку по ядерным боеголовкам, подводным лодкам, самолетам, танкам, ракетам! Зачем?
Снег пошел неожиданно и поначалу казалось, что еще пять минут, и он закончится. Всем было приятно — мне, потому что за три январских недели в Нью-Йорке сумрачная облачная погода с то и дело начинающимся дождиком и пятью-семью градусами тепла уже порядком поднадоела, русскому населению — потому что вдруг из-за прямых серых бруклинских углов вдруг дунуло ностальгической российской вьюгой, американцам — потому что настоящий снег для них был такой же редкостью и сенсацией, как падение биржевого индекса на четыреста пунктов или скандал Клинтона с Левински.
А снег все падал и падал с вечернего неба, превращаясь сначала в порошу, потом в корку и вдруг начал стремительно вырастать в сугробы. Разом оживились все каналы телевидения, ежеминутно передавая все увеличивающиеся параметры снежного покрова — пять, десять, пятнадцать дюймов… Выползшие неизвестно откуда на экраны толпы синоптиков прогнозировали метровые заносы и «страшный мороз» в 3 градуса в переводе на Цельсий.
— Пойдем погуляем, — предложила Рита, женькина жена и погнала, рвавшегося на волю сына Мишку одеваться.

Мы вышли вчетвером на улицу и остолбенели — снега было почти по-колено, и он все продолжал сыпать. Машины уже не ездили по Ave.X, — водители, непривычные к такого рода катаклизмам успели усадить тяжелые заднеприводные «баржи», перегородив дорогу еще пролезавшим переднеприводным малюткам, которые отчаянно сигналили, чем только нервировали окружающих. Неумелые попытки водителей выехать из сугробов напоминали конвульсии жителей солнечной Нигерии, впервые поставленных на коньки. Они сосредоточенно и целеустремленно давили на газ, злились, нажимали еще больше, буксовали и зарывались все глубже. Выталкивание двухтонных лимузинов тоже ни к чему не приводило, потому что включенный overdrive и отсутствие какой-либо попытки раскачать автомобиль не давали возможности продвинуть его вперед даже на сантиметр.
— Мы так завтра на работу не проберемся, — сказал Женька, удерживая за шарф Мишку, отчаянно рвущегося к сугробу.
— Почему? — удивился я. — Поедем на Ниссане, он переднеприводный, есть понижающая. Да и почистят к утру…
— Чем почистят?! — буквально выдавил из себя Женька, посмотрев на меня так, будто я предположил нечто среднее между прибытием инопланетян и внезапным разорением компании General Electric. — Лопатами?!
— Ну, есть же снегоуборочные машины, трактора какие-то…
— Откуда? Снег идет один раз в пятьдесят лет! Кто это все будет держать? Если, не дай Бог, вдобавок вдарит хотя бы минус пятнадцать — мы обмороженных будем по улицам и домам собирать! Все разморозится и полопается к чертовой матери — водопровод, канализация. Они же неприспособленные! Посмотри на этого урода, — он указал пальцем на владельца черного «Линкольна», увязшего на полколеса в сугробе и выбирающегося оттуда путем выжимания из мотора всех двухсот с лишним лошадиных сил, от чего в воздухе уже пахло паленой резиной, — как он выбирается — или растопит лед до асфальта, или сожгет трансмиссию, или кончится бензин!
С этими словами, Женька передал Мишкин шарф Рите, нащупал в кармане ключи от Ниссана и, бросив мне — «пошли», направился по сугробам к Ocean Pkwy, прозванной русскими «Шоссе Энтузиастов», на которой была запаркована риткина Stanza. Машину уже порядком занесло, но мне удалось ее довольно быстро раскачать и набрать скорость, необходимую, чтобы не увязнуть в дальнейшем. По дороге на станцию нам не попалась ни одна машина — большинство заметалось снегом на паркингах, а остальные либо стояли брошенные посреди занесенных снегам улиц, либо безуспешно насиловались населением в попытке хоть куда-нибудь проехать. Среди этого безобразия резвились дети, неумело кидая друг в друга снежками.
Ниссан хорошо греб по снегу и через пятнадцать минут мы уже грузили в багажник взятые на станции лопаты. Проехав в гордом одиночестве по накрытому сверху линией метро абсолютно пустынному McDonald Ave., мы пробрались к нашему покинутому месту стоянки, которое в отличие от любого другого времени никто еще не занял, и тщательно вычистили площадку для машины, а также прогребли снег вперед метров на пятнадцать, чтобы иметь место для стартового разгона. За время работы по Ocean с трудом проехало только три или четыре машины, провожая взглядом которые Женька произносил одно и то же слово — «русские». Наконец, сложив лопаты в салон Ниссана, мы, приятно надышавшиеся, отчищенного снегом и легким морозом воздуха, пошли домой.
— Завтра город будет стоять, — сказал Женька, и добавил: — Ух, что будет! Продовольственные магазины складов не имеют — день-два — еда кончится, на работу никто не доберется… Ух, что будет!
Я слушал Женьку и меня не покидала мысль, что он невероятно утрирует ситуацию. Да, снега было очень много. Много настолько, что пойди он в таком количестве в Москве, каждый из нас сказал бы: «надо же, сколько снега», после чего продолжил бы делать то, что он делал до этого — точить детали, работать за компьютером, учить детей, пить водку, ездить на машине или назначать свидания.
Но оказалось, что Женька даже приуменьшил истинное положение дел. Едва мы, стряхнув с одежды налипшие снежные хлопья, вошли в квартиру, Рита бросилась нам рассказывать новости, которые беспрерывно тараторились по телевизору на всех языках, от английского до китайского, по всем семидесяти восьми каналам. В надрывно передаваемые, абсолютно панические сообщения, напоминавшие сводки боевых действий, я просто не мог поверить:» В городе объявлено чрезвычайное положение. В Квинсе под тяжестью снега рухнула крыша магазина. В первые часы произошло неимоверное количество аварий. В больницы поступили первые обмороженные. Отменялись занятия во всех школах. Государственные учреждения временно прекращали свою деятельность. Остановилось метро. Закрылись аэропорты.». Рита бегала по квартире, куда-то звонила и пыталась решить вопрос — ехать ей завтра на работу в Манхеттен или нет.
— Что ты дергаешься?! Сказали же, что метро под землей ходить будет — утром довезем тебя до станции, поедешь… — Женька пошел на кухню и поставил на плиту чайник.
— Да… Слушай, а что мы завтра будем чинить, если никто не может проехать полметра? — спросил я.
— Кто-нибудь прорвется. Да там и «долгострой» есть, — сказал Женька, имея ввиду незаконченный Каприс Классик из карсервиса, оставленный вечером на подъемнике и добавил, — а вот когда эта бадяга поутихнет…
И мечтательно закатил глаза.
«Бадяга» продержалась четыре дня. В панических порывах население скупало хлеб и консервы, опустошив к исходу второго дня продовольственные магазины. Обыкновенная лопата в хозяйственном магазине стоила восемьдесят долларов. Школьники, которым строго настрого запретили посещать школы ходили с лопатами по улицам и за тридцатку выкапывали машины из сугробов.
Я смотрел на все это с какой-то тоской и во мне зарождалось чувство, близкое к отвращению. К чему вы готовились — к ядерной войне с СССР?! С нашим народом, который жил в тридцатиградусные морозы в землянках, питаясь березовой корой? Который добывает нефть в Нижневартовске, где дети не ходят в школу только при минус сорока пяти? Который годами не получает зарплату и пенсию таких размеров, что выдай ее вам даже сразу за пять лет вы умрете от голода? Который за последние восемьдесят лет больше воевал, чем жил в мире? Который истребляли в лагерях и заставляли вручную рыть каналы? Да, бросьте вы! Какие там бомбы, когда обыкновенный снегопад нанес вам убытков на сумму большую, чем наши попрошайки в Кремле выклянчили за год у Мирового валютного фонда! Ваш предел — это киношки о прорванной водопроводной трубе в туннеле и фантазии о стрельбе из всех стволов по потусторонним силам, приуроченной к празднованию Дня Независимости…
…Надо отдать должное русскому населению. Дело даже не в том, что в те дни по пустому заснеженному городу в одиночестве носились русские таксисты, отвозя закутанных итальяшек, американцев и испанцев в Манхеттен за скромную сумму в двести долларов, а все въезды в русские автосервисы были расчищены и там спокойно ремонтировали как ни в чем ни бывало приехавших клиентов. Даже не в том, что Рита, довезенная до работы, одна-одинешенка в огромном небоскребе портила зрение у компьютера. И даже не в том, что в период «национальной беды» русские выключали телевизоры, потому что им надоедало смотреть на эти судороги и включали музыку. Дело в другом. Прибывшее в США наше население оставило здесь квартиры, машины, дачи, друзей и знакомых, но оно не могло не забрать с собой умения приспосабливаться, выходить из самых сложных, порой критических для американцев и обыденных для нас ситуаций. Американцы еще долго будут удивляться, почему от русского бизнеса не поступают налоги, почему все п! латные каналы телевидения бесплатно работают в русских домах день и ночь, почему среди русских так тяжело приживается внедренная повсеместно система откровенного «стукачества» друг на друга, почему русские при смертельной дозе алкоголя в крови умудряются, не вильнув, доехать из Бруклина в Коннектикут и не качнувшись пройти по «полицейской линии», почему русские вызывают так мало водопроводчиков и ремонтников бытового оборудования и почему только-что приехавшие русские школьники со скучающим видом жуют жевачку в восьмом классе, пока их сверстники мучаются над уроками…
Хорошо это или плохо — вопрос спорный. Хорошо жить, когда жизнь не заставляет переживать катастрофы, но ведь однажды что-то может произойти и тогда все переворачивается с ног на голову.
…Миша, женькин дядька, владелец магазина, десятый год живущий в Америке, позвонил на станцию, когда я менял подшипник ступицы в старом «Крайслере» и проклинал тающий под крыльями снег, стекающий ледяным ручьем мне за шиворот. Поговорив с ним, Женька подошел ко мне.
— Выручишь Мишку? У них в магазине кончился товар, надо съездить на базу. На улице подтаяло, гололед страшный… А он на сухой-то трассе — «чайник-чайником».
…Переднеприводный «Бонневиль» 94-го года держал скользкую дорогу неплохо. Соскучившись по зимней езде, пользуясь отсутствием транспорта и широтой улиц, я с наслаждениям запускал «Понтиак» боком во всех поворотах из которых «пушечный» мотор безупречно его вытаскивал. Мишка сначала лихорадочно хватался за ручку над боковым стеклом, но к шестому-седьмому повороту он вошел во вкус и перед очередным заносом начал подбадривать меня возгласами «Эх, поехали! Ух, здорово!» И ледяная крошка летела из-под колес и взвивалась столбом позади машины…

Автор bookworm