Встречался я с девушкой — студенточкой, да не просто студенткой, а студенточкой второго курса филфака МГУ. Это вам не медички и не учителки будущие. Девушки филфака напрочь зачитанные и живут в надуманном книжном мире. Вокруг все д»Артаньяны и графы Честерфилды, в голове плотный розовый туман, в общем не от мира сего.

Познакомились мы в театре студии, где оба пытались играть. Я, кстати, тоже был романтически настроенным студентом, натурой увлекающийся литературой, театром и всяким возвышенным бредом.

Как-то, ранней осенью, мы встретились вечером на Китай-городе. Она должна была передать томик Бальзака, взятого у меня. А друзья (так сложилось), передали мне проспоренную бутылочку ликера «Бенедиктин» (славный был ликер 40 градусов, а пьется как компот). Мы гуляли, взявшись за руки, глядели друг другу в глаза, изредка целовались (в отношениях мы только-только дошли до поцелуев). Душа пела, и хотелось летать. Мы ворковали о вновь прочитанном, увиденном и выдуманном. Прогуливаясь не спеша, оказались в красивом райончике 2-3-х этажных домиков старой купеческой Москвы. Один 3-х этажный домик нам особенно понравился и я, нежно глядя в глаза, предложил приключение — подняться на чердак по пожарной лестнице, чтобы смотреть на звезды и т.п.

Чердак оказался сухим, теплым и просторным. Мы сели на балку и переполненные торжеством момента и обстановки пили ликер из горлышка, щебетали о прекрасном.

Сколько мы просидели, я не помню. Бутылка закончилась, и я уже с тревогой думал, как я буду спускаться, весь такой мягкий. «Но чу!», — послышались шаги по лестнице, и злобные голоса. «Ээээ брат, это жулики!», — нехорошо пронеслось в голове картинка из «Малыша и Карлсона». Я взял за плечо мою девушку, и она мягкой плюшевой куклой, совершенно беззвучно упала назад. Я попытался ее привести в чувство, но она была просто невменяема, в хлам, в стельку. И как это только произошло? Я даже не заметил. Голоса и шаги уже бродили по крыше и светили фонариком.

Когда меня нашли, а это были менты вызванные соседями снизу, я сидел около девушки, и потому как они отпрянули и схватились за дубинки, я понял, у меня, наверное изо рта капает слюна с внезапно выросших клыков, как в фильме про вампиров. С криками и пинками -«Что ты с ней сделал, гад???!!!», — меня поволокли вниз, кое-как спустили и там уже стали бить дубинками, а я вяло отмахивался томиком Бальзака. Потом запихнули в ментовской воронок. Через несколько минут я пришел в себя и, раскачивая воронок, пьяно заголосил, требуя вернуть мне девушку. Медленно подъехала пожарная машина, та, которая с выдвижной лестницей, голоса ментов, команды пожарных, я плохо видел что происходит, но через несколько минут девушку, как куль, выгрузили ко мне, и она сразу уснула на грязном полу.

Очнулся в отделении милиции, на скамейке. Меня что-то спрашивали, спрашивали, ну как я мог объяснить правду? Я даже не понимал, что они хотят от меня. Приехали медики и куда-то отнесли девушку. Меня, подписав протокол, поместили в кутузку. Я положил под голову столь полезного Бальзака и заснул прямо на полу.

Разбудили рано, на улице еще темно, и еще пьяного вытолкнули наружу. Поймав такси, поехал домой и лег спать. Проснулся от телефонного звонка днем, и подумал — «Ну и хрень же мне приснилась». В трубке раздавались завывания и дикий рев — «Заааабеееерии меееняя отсюда, а ааа а ааа!!! Я в вытрезвителееее!!! Среди голых, ужасных тетоооок, ааааа!!!!». Все же не приснилось, грустно подумал я. За дочкой съездил ее папа, бывший полковник. Мы продолжали встречаться, ходить в театры, вместе вылавливали телегу, направленную в институты, из вытрезвителя (такие были времена). Я провожал ее до дома и, шепча нежности, убегал. Но как-то в промозглый вечерок, она все-таки уговорила меня зайти попить чайку, «родители не заметят, мы тихонечко», я подумал что будут, наконец то, шуры-муры по взрослому и подвоха не почувствовал.

Это была классическая засада, к ней готовились по всем военным и охотничьим законам, распределяя номера загонщиков и стрелков. Как только я прошел в ее комнату, сразу вошли родители, бабушка, старшая сестра и ее кот. Все глядели на меня с жаждой крови, мести и желая моих предсмертных хрипов, особенно папа-полковник. Сев вокруг на стулья так, чтобы я не ускользнул, папа-полковник спросил как-то тихо и потому нехорошо — «Ну что, сынок, будем делать?». Была чудовищная пауза, у семейки Адомсов явно чесались руки, бабушка нервно скатывала из своего платка толи кляп, толи веревку. Чтобы не быть вмиг растерзанным, я сразу произнес то, что выбили бы у меня под пытками — «Я прошу руки Вашей дочери».

Вот так я и женился.